По волнам памяти

Выйдя утром во двор, я обнаружил легкий пушок снега на прихваченной ночным морозцем земле. Первый снег седьмого октября! Давно такого не было. Что-то очень резко берется зима. Настоящая осень, как таковая, еще только началась. В сентябре было по-летнему тепло, сухо и лист на деревьях в садах почти не опадал, оставаясь зеленым.

В начале октября задождило, пару суток штормовой ветер шкомутал деревья, обрывая листву, но основная масса ее еще держалась, не сдаваясь надвигающимся холодам. Затем подморозило и все теплолюбивые растения: георгины, бархатцы, циннии в одну ночь завяли, почернели, превратились из цветущих красавцев в уродливые трупы. Морозец прибил насекомых: не видно ни пчел, ни ильниц, ни комаров, ни шмелей, только осы из близлежащего гнезда не сдаются, упорно вылетают за добычей даже в холод и дождь. Видимо, зимовать собираются, хотя гнездо должно было уже угаснуть.

Потянуло пройтись по лесу с ведерком. На грибную добычу я не особенно надеялся, просто захотелось созерцания «унылой поры». За более, чем тридцать лет я изучил окрестные леса досконально и выработал для себя семикилометровый маршрут, которым люблю пройтись. Каждая точка на нем о чем-то напоминает, связана с каким-то случаем, эпизодом или приключением и по ходу маршрута память ворошит события ушедших лет.

Войдя в лес, я поразился обилию желтого цвета в нем. Как резко, буквально за пару дней, пожелтели дубы, лещина, папоротники, все растения подлеска. Клены превратились в багряных красавцев, постепенно роняющих листья и укрывающих землю рыхлым цветным слоем. Березки обнажились, засверкали белоснежными стволиками, а прикрывавшая их наготу пожелтевшая листва осталась только на верхушках. Воспрянул после дождей, завявший за время засухи мох, засиял яркой зеленью. Если в сентябре каждый шаг по лесу сопровождался хрустом пересохших сучков и иглицы, то сейчас ступаешь практически бесшумно. Тихо вокруг. Птиц почти нет, только иногда слышны крики гусей, летящих клиновидными караванами, стук трудяги-дятла, писк синиц, верещание вездесущих соек.

При каждом шаге утопая сапогами в мягком мху, я поглядывал по сторонам в надежде найти что-нибудь из грибов на поджарку. Изобилие молодых, ярко-красных и белых мухоморов на зеленом фоне мхов подсказывало, что мои надежды не беспочвенны. Действительно, там-сям желтели лисички, выглядывали из-под мха черные грузди, а у подножья мощной сосны пристроился массивный гриб-баран. На заросшей травой тропинке нашелся десяток молодых, совершенно чистых маслят.

Постепенно наполняя ведерко, я вышел на перекресток еле заметных лесных дорожек и сразу узнал это место. Я вспомнил, что более двадцати лет назад здесь собирал польские боровики. Тогда стрессы на работе привели к тому, что у меня открылась язва двенадцатиперстной кишки и врачи, прописав мне лекарства и диету, посоветовали кардинально изменить, хотя бы на время, образ жизни. Я уехал из города, и целый месяц осенью жил на даче, питаясь овсянкой и ежедневно совершая прогулки по лесу. Чтобы не бродить бесцельно, я собирал грибы, хотя есть их тогда не мог, и заготавливал впрок. Так вот, как раз на этом перекрестке стояло рядом два дерева: сосна и елка. Сосна постарше, елка – совсем молодая, и под ними я неоднократно находил по десятку замечательных «поляков». Теперь деревья не узнать: сосна – стройная, мощная, «мачтовая», а елка из разлапистой молодки превратилась в рослую ель. Я был рад увидеть их, как будто встретил старых друзей.

Вскоре я вышел к островку лиственных деревьев среди хвойного леса, где в прошлые годы было множество черных груздей и огромные белые шапки скрипиц приподымали мох. Сегодня здесь пусто. Видимо, изменился биоценоз и грибница замерла.

Вот опушка, где мы с женой почти ежегодно набирали ведра опят. Походил, поискал – пусто. Кстати, за весь свой поход я не встретил ни одного осеннего опенка, а они еще должны высыпать, значит, вернется тепло, и мы их еще пособираем.

По низине, вдоль пересыхающего лесного ручья я вышел к полю, поросшему молодым лесом. На этом месте, среди леса, вдали от дачного кооператива тридцать лет назад нам – начинающим дачникам были выделены дополнительные участки для земледелия. Сколько трудов и средств было вложено в их разработку, очистку от пырея и других сорняков, унавоживание и выращивание урожая. Были силы тогда, и эта земля десяток лет не была в тягость. Но время шло, народ в кооперативе постарел, и много участков перестало обрабатываться. Местные из ближайших деревень зимой украли сетку рабицу с забора и бетонные столбики, после чего участок забросили и на нем сейчас густой двадцатилетний лес, временами изобилующий маслятами, подберезовиками, подосиновиками.

Я нашел камень, который положил тридцать лет назад на границу между участками, соседский колодец в непролазных зарослях шиповника и в очередной раз удивился, как быстро, без всякой помощи человека, лес захватил пахотную землю, и, слава Богу, что это лес, а не бурьян. Кстати, эта земля по документам все еще моя. Выходит, и лес на ней мой?

Все-таки, многое изменилось в окрестных лесах за тридцать лет. Раньше это был единый мощный лесной массив, где почти не было сплошных вырубок, а рубили выборочно зрелые деревья. Теперь же, вырубают огромные площади, оставляя десяток сосен для рассева семян, да и те вскоре гибнут от засухи и штормовых ветров. В первое лето после рубки солнце выжигает на делянке все живое: мох, брусничник, черничник, молодые посадки сосны. Затем все зарастает бурьяном или, в лучшем случае, малинником. Через год все заглушает быстро растущая поросль березы и осины и на такую делянку «уж головы не всунет». Спустя какое-то время приходят лесники и вырезают весь молодняк березы и других пород, оставляя только редкие стволики дуба, ели и сосны, выжившие в таких условиях. Вот такая технология лесохозяйствования сейчас. Скоро зрелого леса не останется совсем. Повсюду только делянки, заросшие молодняком.

Незаметно, вороша в памяти былое, я усталый вернулся домой. Как-то грустно стало после этой прогулки.